Русский форум SMASHING PUMPKINS

цитата:

В гостях у Кобейнов. Обзор In Utero
(NME, 24.07.1993)

Интервью записано в 01.07.1993 г. в Сиэтле

В Сиэтле за полночь, идет дождь. В клубе RKCNDY только что закончился концерт группы New Model Army. Подошло к концу выступление Леонарда Коэна в Paramount. А в клубе Off Ramp готовятся занять сцену Hole. Скорей всего, здесь и будет всё веселье. Off Ramp из тех клубов, которые находишь случайно.

Расположенный на окраине города, рядом с автострадой, он словно прыщ на лице модели. Длинное нороподобное помещение кажется карликом на фоне блестящих небоскребов. Единственный признак жизни – маленькая неоновая вывеска с парой голых женщин и недвусмысленной надписью ЖИВАЯ МУЗЫКА. Но это скромное заведение производит достаточно шума, чтобы посоревноваться с тяжелыми грузовиками, курсирующими вверх-вниз по дороге. На самом деле скоро шум полностью заглушит этих авто-монстров. В конце концов, это Сиэтл.

В рубрике «Светская хроника» сегодняшнего выпуска газеты Seattle Times в самом низу затесалась маленькая статейка, которая и привела меня сюда сегодня. В ней говорится о заварухе, которая произошла в доме Курта Кобейна и Кортни Лав из-за какого-то оружия и из-за того, что они довольно громко играли в своем гараже. Пожаловался кто-то из соседей. Приехали копы. Арестовали Курта. Он провел три часа в тюрьме и был выпущен под залог 950$.

Согласно полицейскому отчету, его арестовали якобы за драку с женой – что Кортни отрицает. Она заявила, что спор начался из-за находящегося в доме оружия, но только после того, как полиция спросила о его наличии. Курт недавно приобрел три ружья, а Кортни не хотела, чтобы они были в доме. Тот факт, что история получила огласку только через месяц после самого происшествия, говорит кое-что о самом городе Сиэтле. В данный момент в Сиэтле количество рок-звезд на квадратный метр больше, чем где-либо еще в Штатах. Это больше не город… это звук. Как результат, местная пресса относится к своему рок-бомонду с определенной долей, скажем, уважения. Nirvana, Pearl Jam, Alice In Chains, Soundgarden ответственны за автобусы, битком набитые лоботрясами, приезжающими сюда в поисках Святого Гранжа. Это к тому же город контрастов: с одной стороны обитает чистый, белый средний класс, с другой – это пристанище грязной пост-панк музыки, отчаянно желающей, чтобы ее воспринимали как быдляцки-непристойную.

Уже несколько месяцев ходят слухи о новом альбоме Нирваны: начиная с того, что сами Кобейн, Новоселич и Грол говорят о подчеркнуто антикоммерческом панк-альбоме, и заявлений, что Geffen не принял “сердитую” работу Альбини, и заканчивая новостями, что Скотт ‘REM’ Литт был привлечен для повторного сведения и подчистки, и в конце концов объявлением окончательной даты выпуска — 13 сентября.

Учитывая все рассказы о том, что Кортни – всеобщая головная боль №1, а Курт часто ведет себя, кхе-кхе, эксцентрично, я начинаю сомневаться в том, что попытка пообщаться с ними и выяснить правду о новом альбоме и том происшествии с арестом — такая уж хорошая идея. Честно говоря, я становлюсь параноиком. Но я отвлекся. В Off Ramp аншлаг, все билеты проданы, что заставляет Кортни спросить: «Сколько из вас находится здесь из-за той статьи в Seattle Times?» Без комментариев. Она начинает петь, толпа ринулась вперед, но остановилась, повинуясь указаниям Кортни. Но беспорядков нет, только одну девушку вежливо вывели через боковую дверь два вышибалы. Beautiful Son – однозначно самый запоминающийся момент, но в целом это просто разминка для Hole на своей территории, просто поигрывание мускулами. В конце Кортни кричит, непонятно к чему: «День рождения Фрэнсис Бин в тот же день, что у Мадонны и Дэна Питерса (из Mudhoney)». Ну надо же.

Несколько минут спустя толпа из Off Ramp высыпает на улицу, в моросящий дождь. Крис Новоселич секунду возвышается над толпой и тут же ныряет в такси. Вижу еще пару знакомых лиц, но ни следа моих объектов. Потом из клуба выходит Эрик, гитарист Hole, неся в руках что-то из оборудования. Осторожно приближаясь, спрашиваю его, не мог бы он сказать Кортни, что человек из журнала NME хотел бы поговорить с ней. Он любезно исчезает внутри. Я жду. Через несколько минут он возвращается и говорит, что Кортни хочет на меня взглянуть. Мы идем за сцену, мимо Курта, который разговаривает с какой-то девушкой, и входим в небольшую заднюю комнату, в которой сидит Кортни. На ней розовая комбинация, белые колготки, белые туфли на высоком каблуке и что-то похожее на пальто из искусственного меха. Она выглядит уставшей и, кажется, не замечает меня. Я на мгновение теряю дар речи, но к счастью Эрик окрикнул ее: «Вот этот парень из NME!» Только теперь Кортни оживляется. Она поворачивается в мою сторону и пристально смотрит. Я собираюсь выдавить: «Привет», когда в дверь заглядывает какая-то девушка и говорит: «Пора идти, Кортни». Теперь я нервничаю еще больше: неужели сейчас всё и закончится, когда я подобрался так близко? Однако мои мысли прерывает вежливый голос: «Каковы ваши политические взгляды?» Это Кортни. Она проходит мимо меня к выходу, не дожидаясь ответа, но мне удается нагнать ее, сделав несколько быстрых шагов. Политика, политика…

Прежде чем я даже успел придумать ответ, она задает следующий вопрос: «Какие последние три группы вы слушали?»

«Новый альбом Fall».

Ее лицо проясняется: «Я видела их в 1982 году в Манчестере». Лед тронулся.

К этому моменту мы уже на парковке, где Курт под дождем ждет с небольшой группой людей. Кортни подходит к нему и объясняет, что хочет поговорить со мной. Он бросает быстрый взгляд в мою сторону. Я улыбаюсь, как дурак. Он предлагает дать их номер телефона, чтобы мы пообщались позже, но Кортни говорит, что это не займет много времени. Кажется, она хочет разобраться с этим поскорей. В конце концов Курт соглашается, довольно неохотно; его можно понять, два часа ночи. В итоге Курт садится в семейный Вольво, а Кортни заявляет, что хочет ехать в моей машине. Я объясняю, что она припаркована в паре улиц отсюда, но ей все равно, и мы отправляемся к машине. На полпути однако Кортни одумалась, остановилась и попросила показать какое-нибудь удостоверение личности. Она говорит, что я могу быть кем угодно — очередным Тедом Банди или еще каким-нибудь психом… и она права. В 1989 году Банди поджарили на электрическом стуле за убийство трех девушек. Перед казнью он признался в том, что лишил жизни по меньшей мере еще 35 женщин по всей стране… и жил он в Сиэтле. И несомненно, подбирал своих жертв в очень похожих обстоятельствах. Поэтому решено, что я заберу машину и вернусь за Кортни к клубу. Через пять минут я возвращаюсь и паркуюсь перед Вольво Курта. Кортни просит меня записать на клочке бумаги мое имя, номер водительского удостоверения и телефонный номер… я так и делаю, и она отдает листок терпеливому Курту, который сидит за рулем и курит сигарету.

Итак, кажется всё улажено, и мы направляемся к моей старенькой колымаге. Кортни останавливается, смотрит на нее секунду и громко восклицает: «О боже, это машина Теда Банди!» Черт… Банди подвозил своих жертв на таком же Фольксвагене. Всё пропало. Она медленно разворачивается на каблуках и идет обратно к единственной машине, оставшейся на парковке, с участниками группы Adickdid, которая сегодня разогревала Hole. Интервью снова кажется проваленным. Но подождите… Кортни возвращается с двумя девушками из машины и говорит, что они будут сопровождать нас в нашем странном путешествии. Но есть еще одна проблема: в машине только три сиденья. Переднее пассажирское сиденье отсутствует, пропало в бою. Я предлагаю Кортни занять заднее сиденье, но у нее другие планы: «Я сяду впереди, а вы забирайтесь назад». Я снова начинаю паниковать: помилуйте, впереди же нет сиденья! Но Кортни, не раздумывая, плюхается на металлический пол машины. Когда мы, наконец, дребезжа выкатываемся на дорогу, впереди нас мерцают задние огни машины Курта.

Обычно чтобы хоть немного приблизиться к самой (печально?)известной рок-н-ролльной парочке 90-х, нужны недели мучительных переговоров с вереницей пресс-агентов, менеджеров, доверенных лиц и личных предубеждений. А теперь один в нескольких метрах впереди, указывает мне дорогу в свой дом посреди ночи, а вторая сидит рядом в весьма негламурной колымаге. Для пары столь легендарно недоступной, сегодня всё может сложиться почти душевно… 25 минут спустя, после короткой остановки, чтобы купить сигарет, мы прибываем в дом Курта, Кортни и Фрэнсис Бин. Дом современный, двухэтажный, с видом на озеро Вашингтон, в шикарном соседстве с домами топ-менеджеров Боинг и Майкрософт. Эти точно вызовут копов, если услышат громкую музыку.

Мы останавливаемся у почтового ящика и входим в дом. Первое, что бросается в глаза, это количество свободного пространства. Высокие потолки, через два уровня, комнаты почти не обставлены. В главной комнате спинкой к стене стоит антикварный диван, напротив большой телевизор. Из угла комнаты я замечаю стол, заваленный голыми пупсами, которые смотрят на меня большими, грустными глазами. Курт еще не приехал, и мы идем на кухню, покидая гостиную с манежем с игрушками Фрэнсис Бин. Я расслабляюсь… немного. Кухня становится центром активности, девушки из Adickdid снуют туда сюда, Кортни спрашивает, не хотим ли мы чего-нибудь попить. Она ставит чайник и заваривает четыре пакетика Тетли. Я начинаю чувствовать себя почти как дома.

Потом она сгребает кучу детских фотографий со стола и сует мне в руки. Пока она заваривает чай, а я просматриваю семейные фотографии, она узнает о моих ирландских корнях и рассказывает о времени, проведенном ею в колледже в Дублине. Приезжает Курт и идет наверх, она поджаривает булочки в тостере. Потом заявляет, что хочет поставить новый альбом Нирваны, и мы идем наверх в поисках Курта, мимо комнаты, в которой спит Фрэнсис Бин. Курт утверждает, что альбом в CD-плейере, но Кортни не находит его. Курт приходит на выручку, и через несколько минут говорит: «А, он в кассетном проигрывателе». Он действительно там. Пока Кортни переодевается, Курт рассказывает о концерте Леонарда Коэна, на котором он был перед выступлением Hole, упомянув, что имя Коэна встречается в одной из песен на новом альбоме. Он выглядит хорошо и спокойно в своих голубых джинсах, рубашке и босиком, без очков. Я стою в их спальне, в которой еще один телевизор, снова антикварная мебель в виде массивного деревянного комода с зеркалом и встроенного шкафа с коллекцией обуви, которой может позавидовать любая модница. Яркие украшения одиноко валяются кучкой посреди ванной комнаты. Курт кажется непринужденным, и я начинаю сомневаться, что кто-нибудь поверит хоть слову из моего рассказа.

Кортни возвращается, мы снова спускаемся вниз и после нескольких попыток заставить магнитофон работать наконец садимся по-турецки на полу. Нас окружает гора пластинок: синглы месяца SubPop, Kleenex, Opal, Mudhoney, здесь даже Suede, в проигрывателе альбом ‘Rid Of Me’ PJ Harvey, по ковру разбросано несколько книг: Джон Стейнбек, Жан-Поль Сартр, «Пидор» Уильяма Берроуза. Курт берет книгу Леонарда Коэна и возвращается наверх. Кортни зажигает сигарету. Держа чашку чая в руке, с большой тарелкой булочек перед нами мы ждем, пока кто-нибудь нажмет кнопку ‘Play’ на магнитофоне…

Альбом называется ‘In Utero’, то есть в утробе – еще не рожденный. Для Курта это путешествие назад в утробу, и слушая альбом, становится очевидно, что он проделал глубокий самоанализ, с катарсическими и порой маниакальными результатами. Тексты личные, часто двусмысленные и даже шутливые. Если настроение Nevermind было продиктовано внешними событиями во время записи – ужасом и напряжением войны в Персидском заливе – то In Utero это скорее взгляд внутрь, результат эмоционального смятения и огромного давления. Наверное, в этом смысле это классическое следствие неожиданного успеха. Песни в связи с этим затрагивают много тем и отражают часть опыта, пережитого Куртом за последние два года: брак, наркотики, жена, ребенок, любовь, успех, статус звезды, слава… Несмотря на название, альбом показывает значительно повзрослевшего и более опытного Кобейна, который на какое-то время погрузился в темные глубины своей души и вернулся, чтобы рассказать свою историю, создав альбом, “беременный” иронией и проницательностью. In Utero — это месть Курта.

“Подростковый гнев окупился сполна/Теперь я стар и устал” – первые слова первого трека Serve The Servants ясно указывают на то, что будет дальше.

Курт отказался повторно его сводить, оставив нетронутым намек на Smells Like Teen Spirit – песню, которая принесла группе удачу и, возможно, неудачу тоже. Следующая песня Heart-Shaped Box, предназначенная для первого сингла, представляет собой балладу, посвященную тем, кого он любит. “Она смотрит на меня, как Рыбы, когда я слаб”, — поет он. – “Я застрял в твоей коробке в форме сердца / Я бы хотел съесть твой рак, когда ты почернеешь / Плотоядные орхидеи пока еще никого не прощали / Закутаюсь в волосы ангела и дыхание ребенка” (She eyes me like a Pisces, when I am weak / I've been stuck inside your heart-shaped box / I wish I could eat your cancer when you turn black / Meat eating orchids forgive no-one just yet / Wrap myself in angel hair and baby breath) Личное? Несомненно. Но как насчет музыки? Ну в ней все-таки слышится фирменный саунд Nevermind. Пара треков также начинается с медленной басовой линии и ударных, нарастающих до кульминационной точки, почти в попытке спародировать самих себя. Музыке недостает сырого звучания Bleach, но все-таки уровень шума варьируется от тихого и мелодичного до штормового рева. Заметен и почерк Стива Альбини. Rape Me – гневная тирада с вступлением, неотступно напоминающим Teen Spirit, пожалуй, самая прямая песня на In Utero и, возможно, будущий сингл. Курт пытается перекричать гитару и заканчивает криками «RAPE ME! RAPE ME! RAPE ME!» Станет классикой.

Кортни наклоняется ко мне и шепчет: «На альбоме есть песня о Фрэнсис Фармер, которая отомстит Сиэтлу. Курт считает, что когда вулкан св. Елены (в 100 милях от Сиэтла) снова проснется, это значит, Фрэнсис вернулась свести счеты с городом. Песня очень женская. Мужчины нечасто пишут стихи, в которых женщины сравниваются с природой». Фармер родилась в Сиэтле, ее поместили в психиатрическое учреждение за так называемое антисоциальное поведение. В Tourette’s певец снова предстает демонстративно потерявшим рассудок. Песня названа в честь французского доктора, который первый диагностировал синдром потери контроля над собственной речью, который заканчивается нечленораздельной руганью. Трек представляет собой сплошной шум, доносящий до сознания три простых слова: Shit, piss, fuck. Penny Royal Tea была написана совместно с Кортни и исполнялась во время европейского тура прошлой осенью. «Это способ вызвать выкидыш», — рассказывает она. – «Я собираюсь записать версию этой песни для своего альбома».

У меня звенит в ушах, болит голова. Это мощная штука, из тех, что заставляет вас смущаться от ощущения, что подслушиваешь чужую исповедь. Но пленка продолжает мотать, и я продолжаю внимательно слушать. Голос Курта вырывается из проигрывателя: “Что со мной не так?! Одеяло с волдырями от сигаретных ожогов! Возьми один раз и передай другому! Если тебе что-то нужно, не проси меня”. (What is wrong with me?! Blanket acne‘d cigarette burns! Take it once and taking turns! If you need anything don’t ask me.) Песня панковская, с соответствующим названием ‘What Is Wrong With Me’. Последний трек называется All Apologies. Сравнительно милая вещица, в которой Курт мурлычет – именно мурлычет – “Что еще я могу сказать?! Все геи!” (What else can I say?! Everyone is gay) Есть еще пара треков для би-сайда, один из которых называется Moist Vagina … Ну достаточно.

После всех слухов и звукозаписывающая компания, и фанаты вздохнут с облегчением, когда услышат In Utero. Его точно не назовешь непригодным для рынка, обработка Альбини и близко не такая мрачная, как обычно, и хотя там нет таких выдающихся песен как Smells Like Teen Spirit, зато там полно “литиумов”. В конце концов представьте шизофреническую игру света и тени Nevermind с гранжевыми замашками Bleach… Это и есть In Utero.

Кассета закончилась. Тишина. Подходит Курт: «Нас только что показывали в новостях на MTV. Они говорили о статье в Seattle Times и что Hole только что начали мировое турне в Сиэтле в клубе Off Ramp», — говорит он с улыбкой и несколько иронично. — «Даже поставили кое-что из Уильяма Берроуза, но гитара звучала просто ужасно».

Что это? Чувство юмора человека, который хотел назвать альбом «Я ненавижу себя и хочу умереть»?

Он направляется в кухню и делает тосты. Я иду за ним. Пока тосты поджариваются, я спрашиваю, какая часть альбома была повторно сведена.

«Только две песни: Penny Royal Tea и All Apologies. Обе делал Скотт Лит».

Он намазывает тост маслом. Планирует ли он и дальше жить в Сиэтле?

«Ну да. В мире есть всего два места, где я бы хотел жить: Сиэтл и Шотландия».

Какая часть Шотландии? Интересуюсь я, подумав, быть может, Абердин (третий по населенности город в Шотландии).

Курт смотрит на меня, словно это один из самых странных вопросов, которые ему когда-либо задавали. «Не знаю, может Эдинбург».

Прежде чем он откусывает тост, я спрашиваю об одном из рисунков, в данный момент рассматривающихся для обложки 'In Utero' – женщина с парой крыльев и расправленными руками. Отчетливо видны внутренние органы: сердце, ребра, вены.

«Это не рисунок, это реальная модель», — поправляет Курт. – «Она стоит в каком-то музее, но с этим могут возникнуть юридические трудности. Я точно не знаю».

Позже я выясняю, что эта модель изначально находилась в Смитсоновском музее науки и известна как Брунхильда: прозрачная женщина, которую дети используют для изучения различных частей женской анатомии. Если например, вы хотите знать, где находится сердце, нажимаете кнопку, и оно зажигается на теле. Курт добавил крылья.

Пора уходить. На улице поют птицы, а Кортни почти заснула на диване. Но она еще достаточно бодра, чтобы говорить о статье в Seattle Times… В конце концов, отчасти именно из-за нее я здесь. «Мы импровизировали в гараже, Курт на барабанах… а сосед вызвал полицию. Приехало шесть копов, и мы стали спорить, когда они спросили, есть ли в доме оружие. Курт сказал нет, а я сказала да, мы стали драться, и Курта арестовали. Я не хочу, чтобы дома было оружие, ладно еще одно, но не три. Мы почти не деремся, трудно пожелать лучшего мужа. Он появился на обложке журнала Advocate (американский журнал для геев и лесбиянок). Он феминист».

Курт сидит за обеденным столом, перед ним четыре тоста и чашка горячего шоколада. Я благодарю его за чай, за альбом… черт побери, да за всё.

«Не за что. Извиняюсь за то, что было в начале…»

Извинения не нужны. Когда я ухожу, он макает тост в горячий шоколад и смотрит в окно на поднимающееся над озером солнце. Для человека, прошедшего за последние два года через такое количество дерьма, чье имя снова сопровождается колкими замечаниями, который вот-вот выпустит альбом, который всё рок-сообщество уже отчаялось услышать, и несомненно столкнется с невероятным вниманием и давлением, Курт Кобейн на удивление спокоен.